Мне запомнились их страшно перепуганные лица, нас разделяло три-четыре шага. Действуя скорее инстинктивно, я тут же присел в свое укрытие, и душманы, пораженные и загипнотизированные моими странными безмолвными маневрами, тоже присели. На миг мы опять потеряли друг друга из виду. Не теряя времени, я бросился на землю и скатился в лощину.
Отступив к зарослям кустарника, залег так, чтобы контролировать уже оба опасных места.
"Эй! Черт бы вас побрал! Будет кто-нибудь здесь или нет?!" - закричал я наверх.
"Сейчас, сейчас! Идем!" - отвечали мне, и вскоре действительно послышалось шуршание травы и чьи-то шаги.
С невыразимым облегчением я увидел, что снова не один. Ко мне подошли пулеметчик из соседнего отделения Ивашкеев, приятель Куликаева, и ефрейтор Нестеров, который уже успел сменить свою бесполезную снайперскую винтовку на чей-то автомат. Бледные лица обоих выражали такую растерянность, что трудно было внутренне не усмехнуться. Но было не до смеха. Хотя с появлением своих настроение мое поднялось, я испытывал чувство, словно за-ново родился.
"Сейчас еще подойдут", - торопливо, точно оправдываясь, сказал Ивашкеев. "Почему не спускались раньше?" - спросил я, но он только виновато пожал плечами. В это время показались ротный санинструктор и еще кто-то из третьего взвода. Санинструктор дрожащими пальцами докуривал папиросу не в силах решиться ползти за ранеными. По его бледному лицу было видно, что он сейчас никого не видит и не слышит.
"Смелее! У нас под прицелом - каждый куст", - ободрили мы его. Он, наконец, отбросил папиросу и пополз, может быть, так и не расслышав наших слов.
Первым он вынес Абдулаева. Вид изрешеченного осколками тела и полевой формы, почти сплошь пропитанной кровью, вызвал некоторое замешательство; я сам потащил его наверх. Тело казалось неимоверно тяжелым, вся моя одежда пропиталась кровью, еще три дня потом я так и ходил и спал в ней.
Увидев, что мы несем раненого, к нам подбежали несколько человек из нашей роты и помогли донести его до санитарной машины. На некоторое время я смешался со всеми. Мимо пронесли Куликаева, я подошел к нему, но он все так же находился без сознания. Так, не приходя в себя, и умер.
Между тем, я услышал, что кто-то выкрикивает мою фамилию. Какой-то запыхавшийся, весь в пыли десантник разыскивал меня.
"Ты был возле пещеры? Можешь показать?" - спросил он. "Да". - "Пошли, покажешь. Попробуем достать ее с соседнего склона". Мы побежали к стоящей тут же за предместьем боевой машине десанта. Нам удалось обогнуть излучину и выехать на самый край плато, как раз напротив пещеры, скрытой густой растительностью у подножья соседнего изгиба плато. Длинной очередью из курсового пулемета я очертил оба ее выхода, и оператор-наводчик по-слал туда несколько снарядов. Сам я расстрелял всю ленту. Только тут я почувствовал приступ страха от сознания минувшей опасности.
Тем временем за предместьем понемногу начали стягиваться силы отряда. Наше подразделение уже выстраивалось в походную колонну. На расстеленной подле одной из машин плащ-палатке неподвижно лежали Куликаев и Абдулаев. Тут же лежал и наш замполит Захаров. Лицо его было светло и спокойно, на полевой форме - ни следа крови. Погиб он возле той же пещеры, но с другой стороны, где открывался небольшой луг.
Вечером мы расположились лагерем на обширной горной равнине, где, кроме верблюжьей колючки, ничего не росло. Вертолет доставил нам горячий обед и письма родных. Отец, несмотря на все мои уверения в обыденности и повседневности нашей службы, писал: "Дорогой сынок, в первую очередь позаботься и почисти оружие, затем запасись водой и только потом думай о еде ..."
Сколько было таких ребят? Какой долг они платили, кому и за кого? Что потеряли они в этих горах и какой славы искали? Да просто солдаты всегда были подневольными людьми. Их туда послали воевать, и оказались они заложниками чужих амбиций и ошибок.
Каждая война имеет свои особенности. И война в Афганистане не была похожа ни на одну другую. У этой войны были свои приемы, своя тактика, свои способы. Не было четко выраженных фронта и тыла, не существовало ни границ, ни правил. Всегда было неясно: "Кто и где противник?" Казалось, что его нет нигде и что он - везде. Случалось так, что сегодняшние союзники завтра превращались в противников, и наоборот.
|
