 Весной 1941 года полк был передислоцирован в район Гродно и разместился в палаточном лагере у Гожи.
Немцы ударили по дзота из минометов, но в атаку через ров не пошли. Мы открыли ответный огонь из пулеметов. Перестрелка продолжалась свыше часа. Средних командиров с нами не было: комбат ст. лейтенант Корнух находился в отпуске, а командир нашей роты лейтенант Палащенко, говорят, уехал к своей семье на выходной в Гродно. А замещавшие их взводные командиры не знали, что делать в подобной обстановке. К тому же запас патронов у нас был ограниченный: мы шли работать, а не воевать. Наконец, часов в 8 утра поступил приказ: на вторую линию обороны - к дотам за Августовским каналом. Но, когда мы покинули дзоты и оказались на голой высоте, немцы открыли по батальону с флангов минометный огонь. Мы бросились бегом к белевшим за каналом на фоне зелени нашим дотам, но из ближайшего к нам глухо заурчали пулеметы. Оказавшись под перекрестным огнем, мы залегли. Появились убитые и раненые.
- Да что они там ослепли, что ли? Не видят, что свои? - в сердцах сказал лейтенант, замещавший комбата, и приказал выслать вперед разведчиков.
Но пулеметчики в доте, видимо, не плохо знали свое дело. Первый разведчик не прошел и половины пути. Неудача постигла и двух других. Командиры стали совещаться, что делать. А вдруг в дотах не наши, а уже немцы? Но тут кому-то в пришла в голову стоящая мысль: послать бойца с красным флагом, и если в дотах наши, то должны прекратить огонь. Флаг сделали из окровавленной рубахи одного из раненых бойцов. Идти с флагом к каналу вызвался стройный юноша-казах из нового пополнения Сатаров. Весь батальон, затаив дыхание, следил за тем, как высоко подняв над головой кровавый флаг, Сатаров спускается с высотки к зарослям кустарника у канала. Но тут глухо простучала длинная очередь:
Больше рисковать людьми не стали. Парторгу роты сержанту Соловьянинову было приказано взять с собой трех бойцов, добраться до соседней пограничной заставы и попросить ее начальника связаться с командиром пулеметной роты, которая занимает доты у канала, чтобы тот отдал приказ прекратить стрельбу по своим. Соловьянинов взял с собой Александрова, Колпащикова и меня. Мы подошли к заставе с западной стороны, остановились у проволочного заграждения, стали наблюдать. К нашему удивлению, застава оказалась безлюдной, но совершенно целой. Мы осторожно вошли в помещение. На столе стоял стакан с ландышами, миски с недоеденной кашей, булка хлеба и кулек с сахаром. В кладовке обнаружили комбижир, концентраты, сухари - как раз то, чего нам в тот день не доставало. Рядом в складе нашлись снаряженные магазины к винтовкам СВТ, гранаты. Найдя здесь же два пустых мешка, мы доверху наполнили их найденным добром, и тут только услышали слева, в направлении первой заставы, в лесу приглушенные звуки яростного боя. Видать пограничники второй ушли туда, на помощь своим товарищам. Парторг бросился к телефонному аппарату на стене, но он бездействовал: связь была нарушена. Пришлось вернуться к батальону, который по-прежнему лежал на высотке под огнем из дотов. Пока Соловьянинов докладывал лейтенанту о виденном на заставе мне пришла в разгоряченную от волнения при виде умиравших под своими же пулями товарищей отчаянная мысль. Я решил, что настал мой час, ради которого стоило жить и, подойдя к парторгу, сказал, что была ни была, а попытаюсь дойти до канала и переплыть его под огнем.
Соловьянинов сначала с сомнением посмотрел на меня, но потом разрешил, сказав: `Иди, Миша! Но если в дотах окажутся немцы, лучше убей себя`. Я кивнул и, подхватив винтовку, по ложбинке с густой травой ужом пополз к каналу. Наверное, из дотов меня не заметили, и я, как был, с винтовкой и ранцем, плюхнулся с берега в воду и поплыл. Хотя, я таганрожец, выросший у моря, считал себя неплохим пловцом, однако, видно, сил своих не рассчитал. Одно дело плыть километр и даже два в чем мать родила, и совсем другое - в полной амуниции пусть даже всего каких-нибудь полсотни метров. Неожиданно меня сразу потянуло на дно. Пришлось вернуться назад. Притаился за кустом, стал соображать, как же поступить. Но одно решил твердо: раз сам вызвался - назад пути нет: канал нужно переплыть не ради своего гонора, а ради товарищей, оставшихся под огнем. Сбросил наземь ранец, снял штык со своей винтовки ? 396 (этот номер до смерти не забуду). Вдруг из дота очередь над головой: заметили! Сразу же бултых под воду, плыву у самого дна, думаю: в любой момент прошьют нетолстый слой воды. Стараюсь плыть зигзагами. На миг вынырнул, глотнул воздуха и снова виляю туда-сюда, пока не уткнулся головой в другой берег. Передохнул. Думаю: тут в мертвом пространстве меня не достанут. Выполз на берег, зажав в правой руке штык, приготовившись заколоться, если увижу у дотов немцев. Но не успел глазом моргнуть, как меня окружили солдаты в польских конфедератках. Хотел уже ударить себя штыком, да заметил на чужих головных уборах наши родные пятиконечные звездочки. И тем не менее их владельцы навалились на меня, вырвали штык и потащили за дот, что-то быстро говоря на малопонятном мне языке. Но два слова - `герман` и `расштелять` я все же понял. Тут до меня дошло: они не немцы, а недавно призванные из приписного состава местные жители, которые прежде служили в польской армии. В этой форме они и явились по призыву, новой еще не успели получить. Я и раньше не лез за словом в карман, а тут, когда уж приспичило, сразу нашелся.
|
