После военного поражения 1866 г., когда расчеты Австрии на ее гегемонию в Германии потерпели крах, австрийская дипломатия усилила активность на Балканах. В правящем лагере "двуединой монархии", особенно в среде венгерского дворянства, были, впрочем, и сторонники осторожных действий на Балканах, считавшие опасным увеличивать славянское население Австро-Венгрии. По этому поводу министр иностранных дел Дьюла Андраши заметил: "Мадьярская ладья переполнена богатством. Всякий новый груз, будь то золото, будь то грязь, может ее только опрокинуть". Когда началось Герцеговинское восстание, Андраши заявил Турции, что рассматривает его как внутреннее турецкое дело, поэтому он не намерении вмешиваться в него, ни чем-нибудь стеснять военные мероприятия турок против повстанцев.
Однако удержаться на этой позиции Андраши не удалось. В Австрии имелись влиятельные элементы, которые рассчитывали иначе решить южно-славянский вопрос: они были намерены включить южно-славянские области западной половины Балкан в состав Габсбургского государства, начав с захвата Боснии и Герцеговины. Таким образом, наряду с Австрией и Венгрией эти области вошли бы как третья составная часть в монархию Габсбургов. Из двуединой монархии Австро-Венгрия превратилась бы в триединое государство. Замена дуализма триализмом должна была ослабить в империи влияние мадьяр.
Сторонники этой программы, в отличие от венгров и немцев, готовы были согласиться на то; чтобы восточную часть Балкан получила Россия. С ней они рекомендовали заключить сделку. На такой точке зрения стояли военные, клерикальные и феодальные круги австрийской половины империи. Императору Австро-Венгрии Францу-Иосифу очень хотелось хотя бы чем-нибудь компенсировать себя за потери, понесенные в Италии и Германии, поэтому он с большим сочувствием воспринимал идеи аннексии. Политики, проповедовавшие эти идеи, энергично поощряли национально-освободительные движения в Боснии и Герцеговине.
Германское правительство, готовившее в это время союзе Австро-Венгрией, также поддерживало ее экспансионистские устремления на Балканах. Вместе с тем, оно подталкивало против Турции и Россию, т.к. рассчитывало, что если Россия сосредоточит свое внимание на Балканах, а также в 3акавказье, и если, как выразился Бисмарк, "русский паровоз выпустит свои пары где-нибудь подальше от германской границы", то Германия получит свободу рук по отношению к Франции.
В итоге Бисмарк рассчитывал лишить Францию тех союзников, которые наметились у нее в последние годы, и таким образом, по меньшей мере, закрепить ее дипломатическую изоляцию. Впрочем, восточный кризис представлял для Бисмарка и некоторую опасность. Она заключалась в возможности австро-русской войны. Бисмарк очень хотел русско-турецкой, а еще больше англо-русской войны, но он боялся полного разрыва между Россией и Австрией. Это заставило бы его произвести выбор между ними. Принять сторону России или просто соблюдать нейтралитет Бисмарк считал невозможным. В этом случае Австро-Венгрия, как слабейшая сторона, либо была бы разбита, либо пошла бы на полную капитуляцию перед Россией. В обоих случаях это означало бы усиление России, которое никак не удовлетворяло Бисмарка.
С другой стороны, ему не хотелось и стать на сторону Австрии против России. Он был твердо уверен, что русско-германская война неизбежно осложнится вмешательством Франции и превратится в тяжелую войну на два фронта. Бисмарк упорно работал над достижением австро-русского соглашения на основе раздела Балкан на сферы влияния между Россией и Австро-Венгрией. При этом Австрия могла бы округлить свои владения, захватив Боснию, Россия же вернула бы себе Бессарабию, а заодно несколько ослабила бы свои силы войной с Турцией. Бисмарк полагал, что Англия согласилась бы на такое решение при условии, что сама получит Египет. Подтолкнув Англию на захват Египта, Бисмарк надеялся поссорить ее с Францией. Тем самым предупреждалась возможность повторения английского вмешательства во франко-германские отношения. Так, за кулисами, Бисмарк осторожно плел сложную дипломатическую сеть.
|